Молодая девчонка влюблена в своего начальника. По уши. Он, суровый небритый мужик, гоняет ее на задания, заставляет работать по двенадцать часов, придирается, орет так, что слышно через этаж, а то и через два. Но - они выходят вместе покурить, она смотрит своими грустными, нет, затопленными печалью, глазами в его бесстрастные глаза, как будто ждет, что его глаза ответят ей тем же. Ее ничуть не раздражает его ухмылка, ее, понятное дело, вообще ничего не раздражает в нем.
- Давай рассказывай! - бросает он.
И она начинает длинную, сбивчивую песню о работе, хотя мыслями совершенно в другом месте. Где-то в его глазах. О, как она хотела бы там оказаться! Или хотя бы не в глазах - к чему такая романтика? - просто с ним рядом где-нибудь на берегу моря. Или в постели. Или - еще лучше! - на кухне - чтобы вместе готовить борщ. Он чистит картошку, а она помешавает поварешкой неразварившийся кусок курицы. Но суровые небритые начальники они всегда одинаковы. Предел, который они достигают, когда на них ежедневно и ежечасно смотрят грустные печальные глаза, это небольшая, скромная и скомканная близость на рабочем месте. Как будто нечаянно.
У оператора Андрюхи - день рожденья. Он купил бутылку водки и флакон виски - для начальника. Виски пьют в первую очередь и все быстро хмелеют. Смех становится громче, объятия крепче и в какой-то момент, как паучок, падающий с потолка, - первый поцелуй. Она прекрасно понимает, что ничем хорошим это не закончится. Но он и пьяный, и мертвецки пьяный, и какой бы то ни было, ей нравится. Поэтому, когда Андрюху и его друзей увезло такси, они падают на ковролин и забываются. Минут на двадцать, или секунд на двадцать, как кажется ей. Потом он вскакивает, бежит в туалет, возвращается:
- Ну все, я домой. Тебе вызвать такси?
И карий взгляд стекает по его лицу, по его груди, по его ногам и от него не остается ни малейшего следа. Ни намека.
- Пока!
Он возвращается к жене. Ложится в кровать и жена пристально смотрит на него:
- Ты мне изменяешь?.
- Нет, что ты!
- Честно?
- Честно.
- Ну тогда спокойной ночи.
Жена не спит очень долго. Иногда вглядывается в него сквозь темноту. Хочет его ненавидеть, но не получается. Хочет его... убить. Да, даже так иногда случается. Но... Она отводит взгляд, боясь разбудить. Боясь, что печаль, затопившая ее глаза, каждый вечер пожирающая ее взгляд, обожжет его, он вскочит с кровати, крикнет: "Все я собираю вещи. Меня это все достало"! И от него ничего не останется. Разве только лоскуток памяти, один-единственный, позабытый, когда он поспешно кидал футболки и джинсы в чемодан. Она поднимет его, вспомнит, конечно, - о том, как он когда-то давно, много веков назад, кричал на нее, унижал, презирал даже. "Ты зря пришла на эту работу, - говорил он, - а коли пришла, пахать будешь, как раб на галерах". Вспомнит, как они вместе выходили покурить во дворик. Как на каком-то дне рожденья, он, напившись, наконец-то обратил внимание на ее глаза. И она была на седьмом небе, и рефленый рисунок ковролина впечатался в спину. Как она горько плакала, когда он уехал. Просто взял и уехал. Как она вздрогнула от телефонного звонка, а потом закричала громко-громко.
- Это Кристина? Вы нам нужны. Ваш муж Мишель... Кристина, нам очень жаль. Ждем вас на опознание.
- Давай рассказывай! - бросает он.
И она начинает длинную, сбивчивую песню о работе, хотя мыслями совершенно в другом месте. Где-то в его глазах. О, как она хотела бы там оказаться! Или хотя бы не в глазах - к чему такая романтика? - просто с ним рядом где-нибудь на берегу моря. Или в постели. Или - еще лучше! - на кухне - чтобы вместе готовить борщ. Он чистит картошку, а она помешавает поварешкой неразварившийся кусок курицы. Но суровые небритые начальники они всегда одинаковы. Предел, который они достигают, когда на них ежедневно и ежечасно смотрят грустные печальные глаза, это небольшая, скромная и скомканная близость на рабочем месте. Как будто нечаянно.
У оператора Андрюхи - день рожденья. Он купил бутылку водки и флакон виски - для начальника. Виски пьют в первую очередь и все быстро хмелеют. Смех становится громче, объятия крепче и в какой-то момент, как паучок, падающий с потолка, - первый поцелуй. Она прекрасно понимает, что ничем хорошим это не закончится. Но он и пьяный, и мертвецки пьяный, и какой бы то ни было, ей нравится. Поэтому, когда Андрюху и его друзей увезло такси, они падают на ковролин и забываются. Минут на двадцать, или секунд на двадцать, как кажется ей. Потом он вскакивает, бежит в туалет, возвращается:
- Ну все, я домой. Тебе вызвать такси?
И карий взгляд стекает по его лицу, по его груди, по его ногам и от него не остается ни малейшего следа. Ни намека.
- Пока!
Он возвращается к жене. Ложится в кровать и жена пристально смотрит на него:
- Ты мне изменяешь?.
- Нет, что ты!
- Честно?
- Честно.
- Ну тогда спокойной ночи.
Жена не спит очень долго. Иногда вглядывается в него сквозь темноту. Хочет его ненавидеть, но не получается. Хочет его... убить. Да, даже так иногда случается. Но... Она отводит взгляд, боясь разбудить. Боясь, что печаль, затопившая ее глаза, каждый вечер пожирающая ее взгляд, обожжет его, он вскочит с кровати, крикнет: "Все я собираю вещи. Меня это все достало"! И от него ничего не останется. Разве только лоскуток памяти, один-единственный, позабытый, когда он поспешно кидал футболки и джинсы в чемодан. Она поднимет его, вспомнит, конечно, - о том, как он когда-то давно, много веков назад, кричал на нее, унижал, презирал даже. "Ты зря пришла на эту работу, - говорил он, - а коли пришла, пахать будешь, как раб на галерах". Вспомнит, как они вместе выходили покурить во дворик. Как на каком-то дне рожденья, он, напившись, наконец-то обратил внимание на ее глаза. И она была на седьмом небе, и рефленый рисунок ковролина впечатался в спину. Как она горько плакала, когда он уехал. Просто взял и уехал. Как она вздрогнула от телефонного звонка, а потом закричала громко-громко.
- Это Кристина? Вы нам нужны. Ваш муж Мишель... Кристина, нам очень жаль. Ждем вас на опознание.